Так со вчерашнего дня я стала ждать вторника. Приезжать в Одинцово в день прилета Авериных я конечно не планировала, чтобы не выглядеть совсем навязчивой. Я прекрасно помню, какими томительными бывают перелеты. Приеду к ним в среду или в четверг, и буду очень надеяться, что Арсений тоже будет там.

********

Тот самый четверг.

— «Вино и сыр»? — голова Кати втискивается в дверной проем моего кабинета, глаза весело поблескивают. — Кому-то выдали отпускные, и этот кто-то хочет гульнуть!

Вот уже неделю, не замолкая, Катя говорит о предстоящем отпуске. Она сначала полетит в Абхазию, потом заглянет на пару дней в Сочи к подруге, а по возвращению обязательно запишется на курсы живописи.

— И ты решила их пропить? — шутливо уточняю я.

— Мы только по бокальчику за мой отдых, а потом разойдемся. Ну так что?

Я мешкаю с ответом, потому что как раз сейчас собиралась предупредить Луизу о своем приезде. Вчера поехать в Одинцово не получилось из-за очередного рабочего форс-мажора. Нужно было заселить в отель делегацию из восьми человек при наличии семи свободных номеров. К счастью, все решилось. Семье, забронировавшей два смежных номера, было предложено без доплат заселиться в двухкомнатный люкс, и они согласились.

— Ладно, давай на часок.

В нашем излюбленном винном баре мы сидим часа полтора, после чего Катя уезжает домой паковать чемоданы. Ее вылет в шесть утра.

Часы показывают начало восьмого, и ни о какой поездке в Одинцово речи уже не идет. Поеду завтра, — решаю я. — Тем более, что в пятницу гораздо больше шансов застать в сборе всю семью Авериных.

Не могу не думать о нашей с ним встрече.

Допив вино, я расплачиваюсь по счету и выхожу на улицу. Холодный ветер, вырвавшийся из-за свинцовых туч, моментально забивается за воротник пальто. Я расправляю горловину свитера и лезу за шапкой. Такси вызывать не хочется, тем более что до дома всего минут пятнадцать-двадцать ходьбы. Перед сном хочется прогуляться.

Оживленная вечерняя суета, подсвеченная витринами кафе и диодными вывесками, наполняют столицу атмосферой праздника, и даже остывающий в преддверии зимы воздух ее нисколько не портит. Возле небольшого окошка с надписью «Кофейная радость» я останавливаюсь. С недавнего времени это стало моей традицией — покупать здесь сливочный раф.

Парень-бариста улыбается мне в знак приветствия и без лишних вопросов начинает готовить мой заказ. Я вежливо отхожу в сторону, чтобы не загораживать меню для остальных покупателей, и рассеянно оглядываюсь. На противоположной стороне улицы собралась пробка — как раз в сторону моей работы. Если в будущем я перееду отсюда и мне придется добираться до офиса на машине, то мне нужно будет иметь это в виду. Возможно, все же целесообразнее будет ездить на метро.

Не знаю, почему автомобиль, остановившийся метрах в пяти от меня, привлекает мое внимание. За мою десятиминутную прогулку машины у обочины парковались не меньше десятка раз, и половина из них были длинными черными седанами. Это же центр Москвы, в конце концов.

Разглядев эмблему четырех колец на радиаторной решетке, я перевожу взгляд на мужчину, выходящего из-за руля. В груди поднимается самый настоящий ураган. Это Арсений. Даже сгустившийся полумрак не в силах скрыть его загар. В костюме и без куртки, несмотря на холод.

Голова поворачивается правее, туда, где ощущается еще одно движение. Разогнавшееся сердце с грохотом влетает в бетонную стену. Из пассажирской двери выходит Инесса. В элегантном белом пальто и тоже загорелая. Безукоризненная как и всегда.

Арсений подходит к ней, и теперь они идут рядом. Мой взгляд как приклеенный следует за ними. Они направляются к стеклянному входу, украшенному светящейся вывеской. Это «Марио», ресторан морской кухни.

Арсений открывает для нее дверь, но Инесса не спешит в нее войти. Что-то с улыбкой говорит ему, а потом перекидывает руку через его плечо и…

Почему я все еще смотрю? Почему не отвернулась и не ушла?

Она его целует. Но это не самое ужасное. Ужасно то, что Арсений ее не отталкивает, а целует в ответ. Мне хочется испариться, лишиться зрения и возможности чувствовать. Потому что то, что чувствую сейчас я — этого не нужно испытывать никому. Я снова попалась в ту же ловушку. Знала, что Инесса никуда не делась, но… Это ведь даже не фотография. Все происходит здесь, всего в нескольких метрах от меня.

Дверь за ними закрывается. Ее глухой хлопок перерубает меня пополам. Ноги разгоняются в бег, изо рта вылетает визгливое всхлипывание. Я успеваю заметить ошарашенное лицо баристы, который, должно быть, закончил готовить мой раф, перед тем как мир заволакивается мутной пеленой. Неужели теперь так будет всегда? Я буду натыкаться на доказательства того, что он переступил? Придумывать себе надежду, чтобы спустя время вдребезги ее разбить? Так же больно… Разве можно такое вынести? Что может быть хуже? Только увидеть, как они занимаются сексом… Или их свадьбу.

Силы покидают меня спустя пару минут. Легкие горят от бега, дыхание сбилось, и конечности такие слабые, что приходится прислониться к первой попавшейся стене.

Сжав веки, я выдавливаю из них остатки слез и лезу в сумку за телефоном.

— Привет, — хриплю я, услышав сдержанное «алло». — Ты в Одинцово?

— Да.

— Можно я тебе приеду? Пожалуйста… Больше мне просто не к кому.

Повисает короткая пауза. Конечно, она может мне отказать. Луиза не обязана… Но, пожалуйста, пусть сейчас она этого не сделает… Потому что мне действительно больше не к кому.

— Что-то случилось? — голос сестры теряет свою пластмассовую невозмутимость, становясь живым и озабоченным.

Я закрываю рот рукой, но справиться с собой не могу. Снова плачу.

— Просто… Не могу сейчас быть одна.

— Конечно, — спешно раздается в динамике. — Приезжай.

19

Дорога до Одинцово по пробкам занимает полтора часа. За это время я успела дважды поплакать на заднем сидении такси, побороть в себе желание попросить водителя развернуться и к концу пути впала в состояние оглушенного транса.

На крыльцо дома отчима я ступаю как сомнамбула, параллельно задаваясь вопросом, о чем мне говорить с сестрой. Первая истерика миновала и фонтан эмоций иссяк. Плакать и изливать душу больше не хочется.

Все меняется, когда Луиза открывает дверь и настороженно всматривается в мое лицо. Стихшая буря вновь оживает, поднимается к горлу, давит на грудь, скручивает легкие. Тело стремительно слабеет, а из глаз вновь брызжут слезы. Даже удивительно, что их во мне до сих пор так много. Честное беспокойство в ее взгляде — то, к чему я оказалась не готова.

Всхлипнув, я переступаю порог. Опускаю голову, чтобы спрятать трясущиеся губы, скидываю обувь. Хочется повиснуть на ее шее, чтобы ощутить такое необходимое мне человеческое тепло. Но сейчас нельзя — я об этом прекрасно помню. Между нами все сложно.

— Пойдем в гостиную, — слышится голос Луизы. Он звучит немного растерянно. — Или можем на кухню. Хочешь чай?

— В гостиную, — глухо сиплю я в ответ и, поежившись, обнимаю себя руками. Смотреть на нее не могу, и заставить себя уйти — тоже. Луиза — семья, а я не могу быть одна.

— Ты иди, а я сейчас подойду. Чай все-таки сделаю.

Я забиваюсь в самый дальний угол дивана и промакиваю катящиеся слезы рукавом свитера. Пытаюсь заблокировать мучительную картину их поцелуя, но ей все равно удается продираться в сознание. Белое пальто, изящная кисть… Снова и снова. Надо как-то прекратить, а иначе меня попросту стошнит.

Луиза появляется в гостиной спустя пару минут. Выставляет на стол заварочник и разливает по чашкам жидкость янтарного цвета с выраженным мятным ароматом. Наверное, какой-то очередной полезный сбор, купленный для отчима.

— Выпей, — с нажимом произносит она, придвигая ко мне блюдце.

Я подношу напиток к губам и, так и не сделав глотка, возвращаю на стол. Мне не нужно успокаиваться. Я хочу выговориться… Невыносимо столько времени держать все в себе.